Читать интересную книгу Острова в облаках - Ксения Ромашко

Дальше спортзал. На первой паре нам рассказали, что это большая удача – располагать спортзалом. Таким везением не могут похвастаться наши «коллеги по цеху» – учащиеся главного корпуса факультета. И, в общем-то, он был прав. У нас было два сезонных вида спорта – волейбол на осень и весну и настольный теннис на зимний период. А ещё в хорошую погоду мы занимались спортивными прогулками вокруг красивого озера, расположенного неподалеку. «Прогулка физры» – так назывались эти гуляния. Порой мы устраивали их по собственной инициативе, а потом честно клялись в том, что мы занимались физкультурой на озере, поэтому не смогли посетить занятия с мячом. Пару раз я заменяла волейбол рисунками на спортивную тему. Такая пропаганда тоже помогала при зачётах.

Что ещё забыла? Да, конечно, легендарный компьютерный кабинет, подаренный нашему университету некими иностранцами. Этот кабинет был гордостью ответственного за порядок – Ф. И., бдительное и строгое око которого строго отслеживало все попытки нарушить утвердившиеся нормы поведения с компьютерами и близлежащими территориями. Кто входил туда в куртке, рисковал своей кармой. Поэтому на подоконниках напротив частенько в куче валялась разномастная верхняя одежда. «У вас что, гардероба не было?» – спросите вы. Был. Но в начале осенних холодов, когда отопление ещё не работало, мы без курток ходить не рисковали.

Прошлась я по коридорам нашего университета с небольшой порцией подколок и шуточек. Но это вовсе не мешает с теплотой и ностальгией о нём вспоминать. Может, это связано с тем, что возраст студенчества как правильно очень юный, и ребята умеют быть счастливыми в любой обстановке и романтически запоминать все сопровождающие события. А может дело во всех приятных моментах, которые подстерегли и настигли нас именно под крышей нашего зелёного домика. Год назад я зашла туда, оказавшись рядом, и, поверьте, столько удовольствия, как от этого посещения, я не получала ни в одном другом здании, каким бы фешенебельным оно ни было. Как сумасшедшая, расплывшись улыбкой, радостно указывала на все двери «А тут мы то-то», «А здесь у нас вот это», и т. д. И мне казалось вполне естественным, что мой спутник просто обязан об этом узнать.

Мастер списывания

«Мастер» списывания – это я в студенческие годы. Правда, слово мастер обязательно нужно взять в кавычки. Потому что за пять лет регулярной сдачи экзаменов и всяческих контрольных работ стало ясно: не дано мне это, не дано и всё тут!

Конечно, пытаясь обмануть свою карму, я каждый раз добросовестно нарезала узкие полоски мелко напечатанного текста, рассовывала по карманам пиджака, пенала и т. д. Но сколько было суеты! По всему было видно, что со мной что-то не так: покрасневшие щеки, напряжённое выражение лица, бегающие глаза и не-спокойствие прямо на лбу написанное. Дилетантка – снисходительно сказал бы любой искушённый студент. И был бы прав.

Однажды мы сдавали экзамен в маленьком кабинете преподавателя – он же был заведующий кафедры на тот момент – и я осмелилась даже сидя в метре от него достать свои заготовки и совершить тёмное незаконное дело. Но это не в счёт. Преподавателю было под семьдесят, и глаз его был совсем не орлиным. Что уменьшает риск и обесценивает мою «смелость».

Писали мы как-то раз работу по немецкому языку. Лексика по теме, устойчивые выражения – все это было нужно запомнить. В течение недель двух мы читали тексты (распечатанные на листе А4), и в них-то и содержались необходимые фразы и слова. Выпечатать их на отдельный маленьких листик – задача не из лёгких. Требует много времени. Поэтому я без лишних сомнений положила себе на колени «миниатюрные» листы А-четыре. Коленки у меня не очень широкие, стоит отметить. Была весна, сквознячок сделал своё дело, и с громким шорохом пошумели мои «шпаргалки» на пол. Тишина. Сохраняю невозмутимое лицо. Жду.

Тишина продолжается, как ни странно. Делаю вид, будто не заметила ничего, пишу дальше с сосредоточенным лицом. Преподаватель поднимает глаза, видит листы, разбросанные на полу. Вокруг меня.

– Ксения, это не ваши распечатки?

Помните лицо Труса из фильма «Кавказская пленница», когда он произнес фразу: «Чей туфля – Моё»? Так вот у меня было такое же.

– Ой, и правда, мои!

Списать без труда и лишних переживаний удавалось мне, когда преподаватель, бывало, сам давал «отмашку», признавая формальный подход к изучению дисциплины. А ещё когда одна прекрасная женщина (правда, прекрасная, без иронии, про неё – одни из самых лучших воспоминаний об университете) строго так сказала: «Ребята. Если будете списывать, и я замечу – сразу заберу работу!» Затем сняла очки с неслабыми диоптриями, положила их на стол, взяла газету, приблизив разворот к лицу настолько, что нос мог легко коснуться страницы, и занялась чтением. Никто не попался с поличными в тот день. Вот повезло, да?

О самооценке и высшей математике

На втором курсе у нас был замечательный предмет – высшая математика. Специальность планировалась у нас лингвистическая. Поэтому мы ещё до начала первой математической лекции пытались представить, как же мы будем грызть гранит этой замысловатой науки.

Когда пришёл преподаватель и начал раскрывать премудрости своего курса, сразу поразило название учебника, который нам предстояло взять в библиотеке: «Основы высшей математики для филологов».

Вот так. Сразу и почти неприкрыто. Можно было бы написать так: «Основы высшей математики для людей, далёких от математики». Или ещё проще: «Математика для недалёких».

А вот на занятиях по немецкому было одно удовольствие что-нибудь озвучивать. Каждое слово, сказанное с вопросительной интонацией одобрялось преподавателем так: «Молодец!», «Так тоже можно!», «Молодцы ребята» и так далее.

Вот так прыгала наша самооценка от пары к паре.

Дельтонила или зачем нужно ждать Годо?

На первом курсе у нас был предмет «культурология». Вёл его замечательный человек преклонного возраста со сложностями в произношении и дикции. Это фатально, когда ты ещё достаточно прилежен, ведь хочется записать всё, что тебе диктуют. Перед началом лекций нас предупредили, что нигде, никто и никогда больше не найдёт этот ценный материал, которым с нами делятся. Поэтому стоит быть благодарным судьбе, что привела нас на слушания культурологических сакральных знаний. «Местами обитания этих народов были следующие географические области: дельтонила, а также низины, равнины и прочие, прочие, прочие». Сколько времени прошло до тех пор, пока мы догадались про дельтонилу? Кто и когда воспроизвёл в памяти реку Нил и вспомнил, что, как у любой реки, у него есть своя дельта?

С течением времени нас стали озадачивать слишком уж витиевато закрученные мысли нашего лектора, использующего словечки «ну коль скоро так» и прочие не свойственные сегодняшнему языку обороты речи. «Неужели он, наш современник, может писать так», – задумался пытливый ум студента. В Интернете мы потом слово в слово нашли весь текст, написанный в начале прошлого столетия. Так пошатнулась вера в необходимость присутствия на занятиях.

От этих пар осталось в памяти то, что Трою раскопал Шлиман, а Тутанхамона – Картер. Именно на этот вопрос я не ответила, с позором скатившись с пьедестала образованного студента. Оценку в зачётку поставил так, что на кафедре не разобрали ни цифру, ни её расшифровку текстовую – вот это почерк!

Американистику и зарубежную литературу вёл у нас человек с багажом знаний, который не уместился бы в одну аудиторию. Он внушал мне чувство уважительного трепета. Именно он задал мне на экзамене вопрос: «А это у вас не шпаргалочка?» – получив нетвердый ответ: «Нет». Но обмана не было, ведь в руках у меня была заготовка, написанная ещё дома. Эта бумажка имеет другое название – «бомба». Именно ему я в первый и в последний раз в жизни произнесла слово «Nazi» (наци), как «нейзи», что и по сей день мучит меня. Именно он обладал голосом, который мог управлять массами, даже в своей очень тихой вариации. Его слушали, потому что было действительно интересно. Ещё он обладал удивительной силой интонации. Эти интонации придавали особый смысл даже самой тривиальной фразе. Любой рассказ о литературном произведении, начиная с заголовка, завораживал. Жаль, что нельзя в письменном виде воспроизвести звукозапись, но запомнилась мне ссылка на произведение Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо». Четко артикулируя, тихо, выразительно я теперь тоже могу поведать миру, что на самом деле Годо (который нужен всем). Никогда. Не. Придет. Вот так.

Этот человек настолько крепко засел в памяти всех студентов, что я не могу не написать о нём ещё немного. Помню шепот моих одногруппниц: «Ах, если бы он был моложе…". Его окружал некий ореол возвышенности от земной суеты. В наших глазах он был далёк от обычных явлений быта и рутины. Когда мы стояли на остановке и видели, как он ускоряет шаг, чтобы успеть на автобус, это выглядело будто вдруг включилась замедленная съемка, настолько горделиво и спокойно он спешил. Однажды мы были не на шутку поражены: увидели его в студенческом буфете. Невозможно было представить, как он кушает какую-нибудь сосиску в тесте или промасленную пиццу, разогретую в микроволновке. Он не мог, просто не мог. Нам хотелось услышать его голос: